В момент старта кампании по выборам президента РАН заместитель академика-секретаря Отделения химии и наук о материалах Азиз Музафаров находился в служебной командировке в Китае. Содействие развитию в России производств на собственной научной базе с применением отечественных технологий для обеспечения суверенитета страны – это то, чем сейчас заняты многие большие ученые и чем может быть полезна государству Российская академия наук в целом. В преддверии принятия важного для академии решения ведущий в стране специалист по кремнийорганическим соединениям поделился своим видением будущего РАН и задач, встающих перед ее президентом в ближайшие годы.

– Азиз Мансурович, как Вы оцениваете работу РАН за последние пять лет? Какие есть достижения и что мешает ее работе?

Академия все еще находится в состоянии выживания, но главное, что процесс распада удалось преодолеть. Есть пусть небольшие, но позитивные сдвиги со стороны власти: постепенно появляется понимание, что академия наук нужна и что ею, образно говоря, надо научиться «пользоваться». Однако без возвращения РАН институтов на какие-то большие сдвиги в организации работы в новых условиях надеяться не приходится. Юридическое оформление пока тоже оставляет желать лучшего, потому что многое в свое время делалось в формате «латания дыр». Сначала хотели академию закрыть, потом оставили, решили, что она будет заниматься экспертизой. А это очень сложная, ответственная задача. Когда РАН наделяли функцией главного экспертного органа, это не было оформлено законодательно. Экспертиза нужна именно на уровне больших государственных программ и проектов, а пока что на нас высыпали ворох мелких задач – это все равно, что «забивать гвозди микроскопом».

Конечно, РАН может делать такую работу и выполняет ее. Но должно быть особое положение об экспертизе РАН, закрепляющее ее как обязательную при принятии важных решений. Сейчас это больше формальная функция – совершенно не то, для чего академия предназначена. И, повторюсь, для нормальной экспертизы нам нужно вернуть институты, наш инструмент. Мы продолжаем с ними работать, но, опять же, это не закреплено в законодательстве, что превращает экспертизу в работу «по понятиям». Мы используем институты, фактически, не имея должных оснований, по привычке, по старой дружбе и так далее.

Все эти и другие проблемы преодолимы. Академию наук оказалось не так просто сломать именно потому, что она была очень добротно сделана. Несмотря на все, она выживает, развивается и могла бы развиваться еще успешнее. Собственно, в этом и заключается главная задача сейчас – от выживания перейти к развитию.

– Что сейчас стратегически важно для такого развития, учитывая, что в сложившихся обстоятельствах к голосу академии стали больше прислушиваться наверху?

Считаю, что главная задача, которую нужно решить – это подготовка будущих руководителей академии наук. Проблема управления такой творческой организацией очень сложна, и мы все каждый раз надеемся, что наконец выберем «правильного» человека. Но такого человека нам нужно готовить заранее. Кадровый резерв для управления страной мы воспитываем, проводим конкурсы, ищем, смотрим на них в деле. Так же нужно готовить и кадровый резерв для руководства РАН, это основная задача, которую предстоит решить в ближайшее пять лет.

Не каждый крупный ученый способен руководить академией. Мое личное мнение, что лучшим главой Академии наук в свое время был Александр Николаевич Несмеянов (президент АН СССР в 1951-1961 гг. – Ред.), он фактически запустил механизм, по которому работает Российская академия наук в формате программы фундаментальных исследований. Ему было чуть больше 50 лет, когда он этот пост занял, и в 60 лет он уже Академию «сдал», превратив ее в уникальный рабочий организм (количество институтов АН за это время выросло в три раза), который потом долгие годы работал как часы. Члены академии даже не задумывались, как всё функционирует, и не могли объяснить это в 90-е быстро меняющимся представителям власти, которых «бросили на науку». Это стало нашей проблемой – я уже высказывал эту мысль в печати. По прошествии времени стало понятно, в чем уникальность академии наук и почему по своей эффективности она превосходила любые научные организации, существующие в мире. Я назвал это «загадкой Несмеянова». Поэтому я считаю важнейшей задачей следующего пятилетия вырастить молодую смену, понимающую этот механизм. Они должны научиться академией управлять и знать ее историю.

– Под кадровым резервом Вы подразумеваете профессоров РАН?

Профессоры РАН – это очень хорошие молодые ребята, но это еще немного не тот уровень. Само по себе пребывание в академии – огромная школа, и профессорам РАН ее еще нужно пройти. Говоря о молодежи, я имею в виду именно плеяду молодых академиков, создание института преемственности. Кадровый резерв должен быть достаточно массовым, человек 20-25, потому что все, кто не станет президентом, могут быть избраны руководителями отделений, членами президиума, научных советов. Обучать надо прежде всего на великой истории АН СССР, на опыте ее лучших представителей. Такую учебную программу для своих кадров можно организовать на очень высоком уровне на базе одного из академических институтов, например Института истории РАН. И в нее обязательно надо вводить практическую часть – контакты с чиновниками, с министерствами, со структурами подготовки кадрового резерва Президента, чтобы взаимодействие устанавливалось «с младых ногтей» и не было непонимания роли и возможностей академии в развитии страны.

И вторая задача на предстоящее пятилетие (хотя порядок тут не важен) – это подготовить академию к достаточно радикальной реформе. Это не столько поиск новых форм, сколько возвращение к развивающейся конструкции, которая была создана в середине 20 века. Ее нужно осознать, обновить, приспособить к современным условиям: вернуть институты и наладить механизмы взаимодействия с промышленностью. Академия в состоянии освоить и внедрить такие механизмы, хотя прикладной науки у нас сейчас почти не осталось, если не считать ОПК. Эту пропасть между наукой и производством надо заполнять, и тут ничего сложного и сверхъестественного нет.

– Как бы вы охарактеризовали положение дел в химии полимеров - области науки, которой занимаетесь сами? Что мешает развитию в России собственной силиконовой промышленности и, в том числе, использованию результатов Ваших исследований?

Проблемы такие, что сейчас нам, ученым, приходится заниматься совершенно несвойственной для нас деятельностью. Именно поэтому я сейчас нахожусь в Китае. Еще в 2000 году такой страны не было на силиконовой карте мира, а сейчас Китай производит более 75% мирового объема силиконов. Это говорит о том, что при планомерном развитии и взаимодействии всех участников процесса все решается, но нам предстоит восстанавливать компетенции в создании новых передовых производств, технологий. Сейчас Россия столкнулась с тем, что во многом их утратила. Исходили из того, что всё можно купить, в результате созданная в СССР химическая промышленность стремительно теряет свой огромный потенциал.

Сейчас мы занимаемся тем, что, фактически, пытаемся выйти на технологии следующего поколения. На предыдущем делать нечего: рынки заняты конкурентами, которые диктуют правила игры. Пристраиваться в хвост и восстанавливать старое смысла нет, надо двигаться вперед опережающими темпами. Дело очень непростое, и здесь не обойтись без международного сотрудничества. У новых членов «силиконового клуба» – Китая, Южной Кореи, я думаю, что в скором времени туда войдет и Индия, – сейчас такой период, когда своей науки еще недостаточно для опережающего развития. Они заинтересованы в наших школах, а мы – в их компетенциях по строительству новых производств. Научный задел нового поколения мы создали, сейчас самая сложная стадия – пилотных опытно-промышленных испытаний. Это не очень свойственная академическим ученым работа, но мы ищем и находим формы взаимодействия с бизнес-структурами.

Советский Союз входил в четверку стран, у которых были силиконовые технологии полного цикла, и я свою задачу вижу в том, чтобы Россия в эту группу лидеров вернулась, все шансы с естественнонаучной точки зрения у нас есть. И вторая моя задача – вырастить поколение новых кремнийоргаников, силиконщиков. Считаю, я с ней справляюсь, хоть сейчас могу уйти на покой, а наше развитие продолжится. Наша школа силиконов на сегодняшний день ведущая в мире.

– Как Вы в целом оцениваете существующую систему управления фундаментальной наукой в России? Что нужно сделать, чтобы повысить эффективность исследований и уровень научных результатов?

Основа основ управления наукой – это программа фундаментальных исследований, которая была очень мощным мобилизующим механизмом, и нам нужно вернуть ей первоначальный смысл. Понятие фундаментальных исследований почему-то часто ассоциируют с «удовлетворением собственного любопытства», поисковыми исследованиями, у которых нет определенной цели и смысл которых случайно выясняется в процессе. На самом деле это глубоко не так! Системы научного поиска состоят из стадий: поисковых исследований, направленных или эвристических без какого-то плана и, наконец, планомерных фундаментальных исследований. Смысл фундаментальной науки не надо расшифровывать, он буквален – возведение фундамента. Занимаясь поисковыми исследованиями, вы должны держать в голове, что ищете место для строительства. Поисковое превращается в фундаментальное, когда есть понимание, какое именно «здание» на новом участке можно возвести и что еще нужно сделать чтобы оно не рухнуло.

В организации науки у нас в последние годы отмечался крен: руководители считали, что на Западе наука организована хорошо, а у нас плохо. Но это принципиально неверно. На Западе преобладает проектная форма организации: небольшие гранты, проекты – такая мозаичная наука. А РАН еще в ее советской аббревиатуре применяла больше программный подход, проектного было существенно меньше. Именно в таком формате АН СССР в последние годы и вышла на тот уровень выполнения задач – осознанный и осмысленный, которые перед ней ставил еще академик А.Н. Несмеянов и его последователи.

Сочетание программных и проектных подходов должно разумно сдвигаться в сторону программных: лучшие проявления советской науки – наше большое преимущество, это надо осознавать. То, что программа фундаментальных исследований подразумевает постоянные обновления – одно из больших ее достоинств. Считаю, что совершенно напрасно закрыли РФФИ, потому что система фондов подразумевала простую и эффективную координацию различных форм научных исследований, они прекрасно синхронизировались и были предтечей ПФИ. К сожалению, по этому пути не пошли, но никогда не поздно вернуться на новом витке и создать систему органично взаимодействующих институтов развития.

– Каким Вы видите будущее Академии наук? Насколько этому будущему соответствуют представленные программы кандидатов на пост президента РАН?

Я знаком с программами, но тут трудно выделить что-то особенное. Конечно, все кандидаты предлагают разумные вещи, это естественно. Считаю, что программа вообще должна помещаться на одном листочке, только основные моменты – ты за возвращение институтов или считаешь, что превращение академии в клуб нормально? А подробно расписывать, что и в какой области мы сделаем – с этим логичнее выступать после того, как тебя выберут.

На этих выборах я выдвигал кандидатуру академика Александра Михайловича Сергеева. Сделал это не потому, что я в восторге от результатов за предыдущий период. Но из всех кандидатов – а это не специально подготовленные люди, – он единственный уже набил все возможные «шишки» на посту президента РАН, по крайней мере, стабилизировал академию и в какой-то форме наладил взаимодействие с профильным министерством, с правительством. Менять президента сейчас абсолютно никакого смысла нет. Надо развивать тот задел, который он создал. Что касается других кандидатов, то не очень понимаю, когда человек рассказывает, что является лидером в микроэлектронике, в области, где у страны сейчас самые большие проблемы. Если он действительно такой ценный руководитель там, то зачем идти в академию, когда от прогресса в этой области буквально зависит развитие страны?

Да, я по-прежнему считаю, что к руководству должны прийти новые, подготовленные люди, молодые академики с четким пониманием, как вернуть академию наук «на проектную мощность», развивать ее и двигаться дальше. Выбирая президента, мы должны руководствоваться не «цеховой» солидарностью, а выбирать из числа специально подготовленных людей, способных осуществлять теоретическое руководство развитием страны. Система преемственности – это то, чего не сделал А.Н. Несмеянов, хотя он и подготовил преемника в лице Мстислава Всеволодовича Келдыша, которого многие считают лучшим президентом за всю историю. Это было свойственно для советской системы в целом: хороший человек уходил, и каждый раз возникал вопрос – а теперь-то кто? Так что, если и нужно чем-то поправить «несмеяновскую систему» управления академией, так это школой кадрового резерва.

Так что мой самый главный наказ перед выборами – за пятилетие вырастить новую команду. После выдвижения Александр Михайлович написал мне в письме (как и многим другим), что готов выслушать мои мысли по развитию академии, и в случае избрания я свои пожелания ему обязательно направлю.