«Лекарство от дефицита лекарств» – так была обозначена тема очередного открытого заседания Клуба межнаучных контактов СО РАН. Броское название неоднократно повторяли докладчики: заведующий лабораторией Новосибирского института органической химии им. Н. Н. Ворожцова СО РАН член-корреспондент РАН Нариман Фаридович Салахутдинов и генеральный директор группы инновационных компаний ИФАР (Томск) доктор медицинских наук Вениамин Абрамович Хазанов.

К участникам встречи обратился председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Николаевич Пармон. Вынесенный на обсуждение вопрос он назвал «чрезвычайно важным для российской науки и страны в целом».

«В условиях санкционной блокады приток лекарств в Россию резко сократился, – констатировал он. – При этом наличие собственной фармацевтической промышленности – залог нашей биомедицинской безопасности. Я как химик прекрасно знаю, когда и как началась деструкция этой сферы, и название дискуссии „Лекарство от дефицита лекарств” звучит чрезвычайно актуально».

Валентин Пармон анонсировал выездную конференцию РАН по прекурсорам (исходным веществам для фармации), которая состоится летом на базе Волгоградского филиала ФИЦ «Институт катализа им. Г. К. Борескова СО РАН».

«Тема важна и для нашего клуба, который традиционно обсуждает самые животрепещущие вопросы, – откликнулся председатель КМК член-корреспондент РАН Сергей Игоревич Кабанихин. – Проблема доступности лекарств стоит в полный рост и в России, и в Беларуси, и в Казахстане, откуда я недавно вернулся. Уверен, что ученые наших стран смогут решить эту проблему».

Нариман Салахутдинов ограничил повестку, исключив из нее высокомолекулярные соединения (РНК, ферменты, вирусы, химерные тела и т. п.), готовые лекарственные формы и проблематику адресной доставки. Доклады касались проблем разработки и выпуска традиционных лекарственных форм для химиотерапии: тех самых таблеток, ампул и флаконов, которые массово распространяются через аптечные сети. Это целая вселенная, сочетающая галактики массовых медикаментов (таких как анальгетики или антисептики) и карликовые планетки орфанных лекарств против одноименных заболеваний, когда один случай приходится на 150–250 тысяч человек. Во многом разнообразие лекарств достигается производством дженериков – уже разработанных и запатентованных препаратов. Но недостаток «штамповки дженериков», по словам Н. Салахутдинова, заключается в том, что срок патентной защиты лекарств составляет в среднем около двадцати лет, к чему прибавляется время, необходимое для наработки прекурсоров и постановки на конвейер. В результате мы получаем препараты четвертьвековой давности, то есть прошедшего поколения, что не может не тормозить развитие практической медицины.

«В мире есть примерно равное число стран, способных собственными силами производить ядерное оружие и лекарства, и Россия относится к обеим группам», – констатировал Нариман Салахутдинов.

Обе отрасли схожи сложностью и дороговизной. По данным профессора В. Хазанова, мировая фарма реинвестирует около 200 миллиардов долларов в год на разработку новых препаратов, каковых в течение этого срока выходит на рынок 25–30 наименований, а вся цепочка от поиска перспективной молекулы до коммерческого производства занимает не менее 15 лет. Н. Ф. Салахутдинов сообщил: затраты на разработку одной молекулы в промежутке с 2002-го по 2007 год составили 2,8 миллиарда долларов, а с 2007-го по 2011-й – уже 4,2 миллиарда. В России средняя стоимость вывода на рынок инновационного лекарственного средства ниже в десятки раз: около 2 миллиардов рублей, что вызывает удивление зарубежных коллег, но в категориях отечественной экономики это тоже очень много.

«Риск дешевым не бывает», – заключил Нариман Фаридович.

Между тем прослеживается четкая связь между выводом на рынок инновационных лекарств и ростом продолжительности жизни и ее качества. По информации Н. Салахутдинова, в тридцати наиболее развитых странах мира с 2000 года средняя продолжительность жизни увеличилась на два года, чему на 73 % способствовало применение инновационных препаратов. В Швеции, к примеру, срок жизни вырос с 78,4 лет в 1997 году до 80,3 лет в 2010-м. За это время каждый год в стране появлялось 20 новых молекул. В России доля новых препаратов (в основном онкологических и сердечно-сосудистых) составляет 1 % по сравнению с 9–17 % в других странах. За последние пять лет в мире стало доступно около 140 новых молекул, из них в России 40. Кроме роста качества и длительности жизни инновационные лекарства требуются для предотвращения новых эпидемий и борьбы с ними. Еще до начала коронавирусной пандемии в сентябре 2019 года Всемирная организация здравоохранения предупреждала: «Мир стоит перед реальной угрозой опустошительных региональных и глобальных эпидемий и пандемий, приводящих к гибели людей, экономическому и социальному хаосу».

«Ковид прошел, но это не значит, что мы должны расслабляться», – подчеркнул Нариман Фаридович, назвав «трех китов» противоэпидемических средств: диагностикумы, вакцины и химиотерапевтические лечебные препараты.

Разработка принципиально нового лекарства начинается с науки, с этапа Drug Discovery – выявления и изучения перспективной молекулы, затем разработки лабораторной технологии синтеза. Трудность составляет прохождение «долины смерти»: занимающего в среднем десять лет и стоящего до полутора миллиардов рублей этапа технологической доводки, доклинических и клинических испытаний.

«Проблемы начинаются, когда индустриальный партнер просит наработать килограмм нашей молекулы с чистотой 99,7», – поделился Н. Ф. Салахутдинов.

Тем не менее, как считает Вениамин Хазанов, «с рынком надо начинать работать уже на этапе Drug Discovery, а для этого нужны сильные команды». Этот этап может брать на себя академическая наука.

«Мы выстроили работу с уникальным институтом, реально создающим молекулы с высоким лекарственным потенциалом», – подчеркнул глава группы компаний ИФАР.

Нариман Салахутдинов заострил вопрос о финансировании прохождения «долины смерти» фармацевтическими проектами: «На этом этапе очень много препаратов умирает, так и не став лекарствами. За рубежом ситуацию выравнивают бизнес-ангелы, которых в России практически нет, соответствующую функцию должно выполнять государство».

В 2011 году была утверждена госпрограмма «Фарма-2020», затем продленная до 2024 года, с направлением государственных инвестиций порядка миллиона долларов в каждый из 500 отобранных проектов, основной объем средств выделялся на доклинические и клинические испытания. В результате к 2020 году доля лекарств российского производства достигла 29,5 процента в стоимостном выражении и 60,6 % – в натуральном. Но каких лекарств? Ординарных, неинновационных, не «блокбастеров», как говорят профессионалы фармы. И числом всего 26. Почему? Как считает Н. Ф. Салахутдинов, потому что в 2015 году были изменены условия финансирования: оно закрылось для академических институтов, университетов и компаний-стартапов.

«По моим данным, сотни перспективных молекул были подвешены. Если бы этого не произошло, в стране появились бы десятки новых лекарств последнего поколения», – уверен докладчик.

В 2019 году была принята новая не программа, но стратегия «Фарма-2030».

«Главным остался курс на разработку и выпуск отечественных инновационных продуктов, – сообщает „Фармвестник”. – Однако структура отличается от предыдущей версии. Она не содержит подпрограмм и списка конкретных мероприятий, которые будут приняты для поддержания фармпроизводства, а включает обобщенные задачи, которые необходимо решить к 2030 году».

Эта особенность документа вызывает у российских исследователей и разработчиков лекарств стремление включить в него ряд дополнений, акселерирующих именно инновационную составляющую. По мнению Вениамина Хазанова, «лекарство против дефицита лекарств» (новых, первых в классе, высокоэффективных и т. п.) состоит из следующих компонентов.

«Для каждого препарата должны быть подготовлена адекватная госпрограмма, подготовленная в диалоге с разработчиками и производителями, – считает Вениамин Абрамович, – а господдержка организаций должна осуществляться независимо от формы собственности и ведомственной принадлежности».

Глава ГК ИФАР перечислил необходимые критерии субсидирования проектов. Во-первых, инновационный препарат должен обеспечивать незакрытые потребности здравоохранения; во-вторых, разработчик подтверждает опыт R&D в фармотрасли и наличие ресурсов; в-третьих, обязателен патент на молекулу или препарат с остаточным для коммерциализации сроком действия; и наконец, для поддержки клинических испытаний и трансфера технологий – наличие разрешения Минздрава России на проведение «клиники» и промышленного партнера.

Способность к преодолению «долины смерти» содокладчики продемонстрировали на примере нового препарата против болезни Паркинсона (которой страдали, среди миллионов прочих, Мохаммед Али и Сальвадор Дали). В лаборатории Наримана Салахутдинова был исследован диол – вещество, получаемое из одной из составляющих скипидара (агент, зарегистрированный под маркой «Проттремин»).

«Он демонстрирует высокую противопаркинсоническую активность на различных релевантных животных моделях и является первым в классе, то есть работающим на новые мишени, – рассказал ученый. – Применение „Проттремина” приводит к практически полному восстановлению двигательной и исследовательской активности. Вещество не уступает по эффективности препарату сравнения „Леводопе”, не обладая ее побочными эффектами».

На сегодня томский ИФАР завершил проведение клинических исследований фазы 1а и 1b: безопасности, переносимости и фармакокинетики при однократном и многократном приеме здоровыми добровольцами. Идет подготовка к проведению клинических исследований фазы 2: эффективности и безопасности уже у пациентов с болезнью Паркинсона. Как пояснил В. А. Хазанов, у инновационной компании собственной клинической базы нет.

«Но есть круг проверенных клиник-партнеров, совместно с которыми прорабатываем и утверждаем протоколы испытаний», – уточнил глава ГК ИФАРМ.

Он сообщил, что ведутся переговоры с потенциальным производителем и инвестором.

На заседании КМК традиционно звучало много вопросов и реплик участников. В частности, один из них высветил парадокс: с одной стороны, очевидна перспектива персонализированной медицины и соответствующих лекарств, с другой – препарат индивидуального применения никак не может быть испытан.

Текст: Андрей Соболевский.
Источник: «Наука в Сибири».