Сегодня тема перехода от однополярного мира к многополярному в центре внимания политиков и средств массовых информаций. Но так ли прост этот процесс? Что ждёт мир в новых условиях? Об этом политический обозреватель «Интерфакса» Вячеслав Терехов беседует с президентом Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской академии наук академиком Александром Дынкиным.

Мир освобождается от наследия прошлого?

Корр.: Однополярный мир — наследие прошлого. Это положение вряд ли кто может оспорить. Но что нас ждет, если такое возможно, при новом многополярном мире?

Дынкин: 35 лет тому назад Парижская хартия провозгласила прекрасные идеи: «Европа освобождается от наследия прошлого. Эра конфронтации и раскола Европы закончилась». Потрясающая наивность с одной стороны и такой же цинизм — с другой. Спустя два года Фрэнсис Фукуяма в работе «Конец истории и последний человек» придал этой хартии теоретическую рамку.

Стратегическое планирование на такой основе вызвало цветные революции в Восточной Европе и по периметру границ России, «арабскую весну», Ирак, Сирию, Ливию, Афганистан, украинский кризис. Конец истории оказался хорошо торгуемой ошибкой. А грозное предупреждение Джорджа Кеннана (американский дипломат — ИФ) в 1997 году о том, что расширение НАТО на восток будет самой серьёзной ошибкой во внешней политике США за послевоенный период, осталось в его посмертном собрании сочинений. То, о чем я говорю, наряду с изменением балансов сил, — один из генезисов многополярности. Многосторонность — лучшая среда новых международных отношений, универсальная терапия текущей турбулентности.

Ничего не бывает без рисков

Корр.: И всё же, хотя многополярность — лучшая среда для международных отношений, есть ли и при ней какие-то риски?

Дынкин: Я вижу, по крайней мере, три варианта. Первый — полицентричность в многополярном ядерном мире. Требования к контролю за ядерным оружием должны быть намного шире, чем при прошлой биполярности. Если 60-летнюю архитектуру ядерной безопасности, которая была в предшествующем периоде, сменит ядерный хаос, другие темы потеряют актуальность!

Корр.: Это, пожалуй, самое серьезное предупреждение многополярному миру в области безопасности. А в политике?

Дынкин: Геополитика опрокинула политологическую аксиому о том, что глубина экономических связей между странами служит залогом стабильности их политических отношений. Сегодня мы свидетели обратной закономерности: геополитика сломала старые и формирует новые траектории экономической кооперации. Это видно на примере логистики. Горят суда в Ормузском проливе и Красном море. Грузовая масса через Суэцкий канал снижается, поскольку неспокойно в Баб-эль-Мандебском проливе. Взорваны две нитки «Северного потока» — глобальный теракт, расследование которого заметено под ковер. Китай 90 % импортируемой нефти получает через Малаккский пролив, в узком горле которого ширина 2,5 км. Отсюда — курс КНР и Индии на геополитическую энергобезопасность. И, конечно, «Сила Сибири 2», СМП (Северный морской путь — ИФ) или шире — ТТК (Трансарктический транспортный коридор). И, конечно, коридоры Север-Юг, условно говоря, от Мурманска до Мумбая, вместо горизонтальных, от Лиссабона до Владивостока.

Мир, вопреки Томасу Фридману (член американского философского общества — ИФ), перестал быть плоским. Очевидно разрушение старых и возникновение новых или параллельных цепочек добавленной стоимости. И всё это — часто вопреки рыночной целесообразности и логике экономической эффективности. Это усиливает центробежные тенденции, формирует тренд на регионализацию и фрагментацию мировой экономики. Яркие примеры — создание странами БРИКС собственных систем расчётов, Банка развития и Пула валютных резервов.

Причем, если вовлечённые в конфликты страны (Россия, Украина, Германия, Франция) несут очевидные санкционные издержки, то другие получают непредвиденные прибыли. Поэтому, думаю, сегодня можно говорить о том, что политическая многополярность уже привела к экономической, финансовой, торговой, платежной многополярности. Например, Евразийский банк развития в прошлом году обогнал ЕБРР и Мировой Банк по предоставлению заёмных средств странам СНГ.

Уже просматривается балканизация технологических, климатических, эпидемических, миграционных подходов и стандартов. Как в таких условиях управлять глобальными рисками? Доводя постановку до экстремума, спрошу: нужно ли сегодня два МВФ или два ВТО? Поскольку на севере Евразии, к сожалению, много симптомов возникновения новой, жёсткой биполярности ХХI века.

Кроме того, и это третий риск, обострилось многоуровневое, стратегическое соперничество не только за ресурсы, технологии, но и за ценности и модели развития.

Риски есть, а плюсы?

Корр.: Мы рассмотрели риски, которые есть в любой политической конструкции, но мир всё же стремится к многополярности, явно понимая эти риски. Почему?

Дынкин: Потому, что многополярность позволяет добиться не разрушительного, но конкурирующего сосуществования консервативного поворота США — без таких икон либерализма, как DEI (Diversity, Equity and Inclusion/разнообразие, равенство и инклюзивность — ИФ), BLM (Black Lives Matter — ИФ), ЛГБТ (признанное экстремистским и запрещенное в РФ движение — ИФ), зелёной истерии, — с европейским либерализмом, индуистской и исламской традициями. Значит, по моему мнению, добиться можно такого конкурирующего сосуществования путём адаптации традиционных институтов и выращивания новых. Как написал один российский эксперт: «ООН не привела нас в рай, но спасла от ада». Поэтому возвращение к принципам многосторонности, заложенным в Уставе ООН 80 лет назад, остается ориентиром для построения будущего мирового порядка.

В условиях растущей неопределённости Россия готова к любому сценарию. Основой такой готовности является стратегическая автономия России, основанная на стабильном военно-стратегическом паритете с Соединёнными Штатами.

Источник: «Интерфакс».