Академия

Евгений Александров: «Президент РАН должен отстаивать интересы фундаментальной науки»

Евгений Александров: «Президент РАН должен отстаивать интересы фундаментальной науки»

Евгений Александров: «Президент РАН должен отстаивать интересы фундаментальной науки»

О роли РАН в современном обществе и о том, как чувствовал себя на посту президента АН СССР в 1975-1986 годы Анатолий Петрович Александров, мы поговорили с председателем Комиссии РАН по борьбе с лженаукой академиком РАН Евгением Александровым.

Ваш дядя, Анатолий Петрович Александров, был президентом Академии наук СССР. Помните ли Вы тот день, когда он стал главой академии? Может быть, были какие-то разговоры с ним про этот пост? Насколько тяжела ему была эта шапка Мономаха?

– Нет, нет, я с ним на эту тему тогда не разговаривал, для меня это была полная неожиданность, мы в разных городах жили и очень редко встречались. Но потом я убедился, что его избрание было удачным выбором, потому что он был широко образованным, интеллигентным человеком, «с раньшего времени», как говорится.

Кроме того, у него был замечательный здравый смысл, прекрасно развитый, и он был отличным организатором. Из меня бы никакой президент никогда не вышел, потому что я камерная личность, а он такой вот был трибун. Он умел руководить людьми, умел их собирать, направлять на какие-то большие дела.

Его брат, мой отец, к нему очень критически относился, но я думаю, что он был неправ. Просто они были очень разными людьми, потрясающе разными, это совершенно удивительно, как дети одного отца и одной матери до такой степени оказываются разными: один такой маленький, деликатный, скромный, а другой вождь, руководитель, вдохновитель, огромного роста, заводила и заправила...

У Вас так здорово получается его описывать, как будто его вживую видишь! Я его в жизни не видела, но представляю себе по Вашим словам.

– О нем снято довольно много документальных фильмов, их стоит посмотреть это огромного размера такая детина с прекрасным чувством юмора... Отец к нему критически относился, потому что отец, как профессиональный преподаватель, лучше брата знал общую физику ведь у дяди были, как правило, конкретные проекты, в которые он глубоко погружался и ни о чем больше не думал. Но когда его выбрали президентом академии, ему пришлось, так сказать, сильно образоваться. И в этом смысле он был молодцом преуспел!

Дядя был чрезвычайно сдержан и осторожен в отношении любых служебных вопросов. Мне иногда удавалось его «раскалывать», или он сам проговаривался, но очень редко. Пример: пришёл домой очень поздно, близко к полуночи, мрачный. В доме, на редкость, никого, большинство спит, кого-то нет. Только я, случайный гость из Ленинграда. Ходит по комнате молча. Внезапно говорит: «Да, когда ты вместе с креслом в течение 40 секунд можешь быть опущен в шахту глубиной в 140 метров, ты можешь не бояться ядерной войны». И больше ничего! Видимо, вернулся с верхов, где обсуждались ближайшие перспективы. (Были они тревожные – кремлёвские старцы видели нарастающее отставание СССР от Запада и думали о превентивном ударе). Под конец жизни дядя был очень озабочен перспективами «Армагеддона».

Мне кажется, что пост президента его всё же очень тяготил. Так, он иногда жаловался, что его постоянно обманывают рассказами о замечательных достижениях и льстят ему. Вместе с тем, он очень старался внедрять новые технологии в практику. Его особым вниманием пользовалась порошковая металлургия это то, что через 20 лет было названо «нанотехнологией».

На правление Александрова пришлись очень сложные годы, в том числе годы аварии и ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы…

Для него это было совершенно ужасно, потому что, как уже было сказано, он жаловался, что его постоянно обманывают, стараются обмануть. Ну, как всегда у нас: ведь любому начальству всегда представляют все дела в самом благополучном, в самом лучшем виде. И, в частности, он действительно верил в то, что эти самые атомные станции совершенно безопасны. Но беда этой самой ядерной техники оказалась в том, что ее передали из военного ведомства, восходящего к Берии, с величайшей, жесточайшей дисциплиной, в руки «застойного», разваливающегося народного хозяйства, в руки энергетического ведомства. И там просто безграмотные люди приняли на себя управление этой атомной промышленностью.

А Вы с дядей, в ту пору президентом академии наук, обсуждали Чернобыльскую аварию?

Очень мало, все это было тогда очень засекречено, и когда мне приходилось на эту тему выступать публично, в частности, в своем институте, он говорил: «Будь очень осторожен, того гляди, посадят». Ну это и вылилось в то, что вся эта тематика была так закрыта, и Горбачев тоже воздерживался от опубликования… В первые дни после аварии в Киеве прошли велосипедные соревнования. И никто их не отменял, причем начальство-то уже знало, и оно своих детей уже быстро высылало подальше, а всякие демонстрации, публичные хождения под радиоактивными дождями, все это сохранялось – призывали не пугать народ, а пугать-то было чем. Ну, потом Горбачев все понял, все это дело как-то стали поправлять.

И тогда мой дядюшка совершенно надорвался, он в тот год ушел из президентства, подал в отставку. Сказал, что он должен заниматься этой аварией. Так что кое-что, конечно, рассказывалось: он говорил, что они в Курчатовском институте знали об опасностях, связанных с конструкцией реактора этого типа, но не смогли переубедить его генерального конструктора Доллежаля, что нужна доработка, исключавшая начальный рост реактивности реактора при аварийном сбросе кадмиевых стержней. Они были уверены, что если с этой конструкцией правильно обращаться, то ничего опасного не произойдёт, а с этой станцией начали проводить какие-то идиотские эксперименты такого типа: выполнить, перевыполнить план, встречный план, какие-то дурацкие эксперименты по выживаемости станции, в общем это было шляпство, результат шляпства. Недостаточные усилия были приняты при создании этого типа реакторов, чтобы абсолютно исключить такого рода аварии. И даже сейчас еще не все станции этого типа вполне безопасны. Пока АЭС были в руках у людей из бериевского комитета, то они все были необыкновенно осторожны, а когда их передали эти атомные станции в Министерство энергетики, то пошла вся расхлябанность уже брежневской эпохи.

Евгений Борисович, Вы, возможно, видели нескольких великих академиков, великих президентов академии наук – Сергея Ивановича Вавилова, Мстислава Всеволодовича Келдыша…

Нет, Вавилова я не видел, он умер незадолго до того, когда я пришел на работу в Государственный оптический институт (ГОИ). Но у меня есть доклад о Сергее Ивановиче, для которого я подробно изучил его биографию. Поначалу я его очень не любил, потому что начитался всяких сведений о том, что его брата сгноили в ГУЛАГОвской тюрьме, а он его не спас. Но потом я узнал, как обстояло дело на самом деле, и понял, что он был в ужасном положении. И он был очень толковым академиком.

Я бы не стал говорить на тему того, кто из по-настоящему великих ученых в наше время был президентом академии наук, потому что об этом можно судить только в исторической перспективе. Мне, например, ясно, что у нас было три очень важных фигуры в истории нашей академии – это Леонард Эйлер, по-моему, самый великий наш академик. Потом, конечно, Михаил Ломоносов, тоже очень сильная личность – у него не было таких научных результатов, как у Эйлера, но у него было замечательное чувство науки. Он хорошо понимал всё, и был, как правильно было сказано, первым русским университетом, он действительно был всеобъемлющ. И, конечно, Дмитрий Менделеев, очень-очень-очень великая личность.

Да, но его так и не избрали в академию, к сожалению, он был членом-корреспондентом...

Да, не избрали его из-за академических интриг. Он был в отделении химических наук, а там правил Бутлеров. И Бутлеров был сам по себе очень хороший химик, но поссорился с Менделеевым из-за того, что он разоблачал столоверчение, а Бутлеров верил в духов, и он его заблокировал...

Какой вы видите роль РАН в современном обществе?

Роль академии наук должна быть доминирующей. Правительство любой страны должно опираться прежде всего на рациональную науку. В этом смысле роль академии наук должна быть совершенно доминирующей в развитии общества, в выработке направлений его деятельности, включая внешнюю и внутреннюю политику. При демократическом выборе народ имеет право выбирать себе тех лидеров, которых он посчитает нужным поддержать, но потом эти лидеры должны управлять государством, опираясь на рациональную науку, и прежде всего на рекомендации академии наук.

А на Ваш взгляд, вообще важны или не важны выборы президента академии? Какую роль играет глава академии?

– Я думаю, что фактически он играет очень большую роль, потому что представляет академию и власти будут к нему относиться с должным вниманием и уважением, – и, разумеется, это должен быть человек максимально информированный и при этом достаточно твердый. Он должен защищать интересы рационального научного знания, а не подпевать пожеланиям чиновников.

Сегодня благодаря «реформе РАН» академия унижена почти до уничтожения в то время, как она должна быть опорой государства. И в этом отношении роль президента РАН должна быть весомой в формировании внешней и внутренней политики государства. Со своим выбором нового президента определяюсь. Пока поддерживаю Сергеева.

Про грядущие выборы говорят как о противостоянии интересов фундаментальной науки, которую всегда отстаивала академия наук, и интересов наукоемкого бизнеса. Как Вам кажется, в идеале, какой человек должен возглавлять РАН: представитель фундаментальной науки или эксперт по наукоемкому бизнесу?

Я выступаю за академию наук в ее главной роли, прежде всего как носителя фундаментального знания, конечно.

Как Вам кажется, найдена ли новая роль для академии наук после реформы или нет?

Нет, конечно. Конечно, максимум, что нужно делать это возвращаться к дореформенной структуре. Я думаю, что рано или поздно это произойдет.

Беседовала Наталия Демина