Руководитель Отдела планетных исследований и космохимии Института геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского (ГЕОХИ) РАН академик РАН Михаил Маров за годы научной деятельности участвовал во многих проектах исследования планет Солнечной системы. Теперь в этих исследованиях начинается новый этап, связанный с Луной.

Как известно, ближайшим крупным событием в исследовании планет в нашей стране должен стать запуск космического аппарата «Луна-25». Михаил Яковлевич, как вы оцениваете этот проект?

«Луна-25» должна стать первой в истории наших лунных исследований посадкой в районе южного полюса Луны, но, быть может, еще более важно, что успешное осуществление этой миссии означает возращение России на Луну. Наш предыдущий полет к естественному спутнику Земли состоялся в 1976 году: тогда «Луна-24» доставила на Землю 170 г лунного грунта. Этот полет продемонстрировал технологические возможности Советского Союза, способного в автоматическом режиме забирать грунт с другого небесного тела и доставлять его на Землю.

План вернуться на Луну с очень интересной миссией, которая изначально называлась «Луна-Глоб», возник еще в конце 1990-х годов. Эта идея была выдвинута уже ушедшим от нас академиком Эриком Михайловичем Галимовым, с которым мы ее активно обсуждали. Была предложена концепция, которая включала орбитальный аппарат, посадочный аппарат и систему из 3-х пенетраторов, которые должны были отделиться от орбитального аппарата и углубиться в разных районах на поверхности Луны, образовав тем самым геодезическую триангуляционную сеть для исследования лунных недр с помощью сейсмических волн. Это была хорошая наука.

Но с тех пор на моей памяти произошло 6 переносов сроков нашего возвращения на Луну: от начала 2000-х на конец первой декады, потом на середину и конец второй декады и так далее. Это было связано с очень ограниченными ресурсами, которые выделялись на этот проект. Но самое печальное, что параллельно с этим очень сильно выхолащивалось научное содержание проекта. Пришлось отказаться от пенетраторов, что было изюминкой проекта, и от целого ряда других важных задач, потому что за разрушительные для нашей космической отрасли 90-е годы мы очень многое потеряли. Терять легко – возвращаться несравненно сложнее. Мы утратили многие технологии. Ушли люди, которые создавали фантастические проекты. И обнаружилось – стыдно об этом говорить – что мы… разучились садиться на Луну. Поэтому в конечном итоге «Луна-25» уже создавалась как некий тестовый технологический аппарат, чтобы вновь обрести это умение.

Из-за всех этих переносов я, конечно, сильно переживаю. Ведь те очень квалифицированные сотрудники, которые работают в институтах РАН, участвующих в космических программах, в том числе в моем отделе в ГЕОХИ, остро нуждаются в подпитке свежими экспериментальными данными, и рассчитывать, как это приходилось слышать от некоторых чиновников, что это может быть восполнено публикуемыми результатами экспериментов зарубежных исследователей – глубокое заблуждение. Так наука не делается.

Была надежда, что «Луна-25» полетит, наконец, в 2022 году, но, похоже, запуск будет снова отложен.

Но даже если старт «Луны-25» перенесут на 2023 год, мы все равно имеем шанс стать первыми на южном полюсе Луны, поскольку американцы планируют запуск своего лунохода Viper на южный полюс лишь в ноябре 2023 года.

Это не так. Ну, во-первых, в самом начале 2019 года вблизи южного полюса на обратной стороне Луны в огромной котловине Эйткен, представляющей большой научный и практический интерес, был высажен китайский луноход «Юйту-2», и он до сих пор продолжает исследования. Что касается шансов, то, скорее, это шанс у американцев стать третьей страной после СССР и Китая, высадившей свой луноход на Луну. Новое поколение луноходов и аппаратов для возврата проб грунта с южного полюса должно играть ключевую роль в насыщенной и хорошо продуманной программе исследований Луны, разработанной в стенах нашего института в связи с широко обсуждаемыми в мире проектами ее освоения. Она потом вылилась в совместную с Институтом космических исследований РАН (ИКИ РАН) программу.

ИКИ РАН – головной институт по космическим исследованиям, а мы – головной институт по исследованиям внеземного вещества. Именно поэтому, кстати, лунный грунт, доставленный нашими «Лунами», находится в ГЕОХИ и хранится в одной из наших лабораторий, и мои сотрудники несут ответственность за его сохранность – не только в том смысле, чтобы его не украли, а за сохранность в неизменном состоянии, в атмосфере инертного газа. Не случайно поэтому, что будущую научную программу исследований Луны разрабатывали ГЕОХИ РАН и ИКИ РАН.

В этой программе мы исходили из того, что Россия не может оставаться в стороне от тех процессов, которые связаны с началом экспансии человечества в космос, начало которого должно положить освоение Луны. Для страны, которая будет располагать лунной базой, это не просто новый плацдарм, а новое стратегическое качество. В настоящее время об особенно интенсивной программе освоения объявили американцы, семимильными шагами идут вперед китайцы, на лунной сцене появились новые игроки – Япония, Европа, Индия. Китайские коллеги успешно повторили наши прошлые достижения и добились новых крупных результатов, высадив луноход на обратную сторону Луны и доставив на Землю почти 2 кг лунного грунта в автоматическом режиме.

Развертывание лунных баз потребует, с одной стороны развития средств доставки, чтобы транспортировка на Луну и обратно людей и грузов стала рутинным и экономичным процессом. С другой стороны, – это развитие целого ряда новых технологий, в том числе на основе разработки и использования местных природных ресурсов. Открытие наличия воды на Луне с ожидаемыми обширными запасами в полярных областях в виде залежей водяного льда – это наиболее крупные результаты исследований последних десятилетий, которые сильно повысили и интерес к Луне, и возможности ее освоения. Трудно и дорого (если не невозможно) все возить с Земли. Элементарные оценки показывают, что для экспедиции из трех человек на три недели требуется почти полтонны воды. Разумеется, лучше эту воду добывать на месте. А кроме того, из нее можно получать кислород для дыхания, а в перспективе и водород – для производства ракетного топлива.

Понятно поэтому, насколько важно не ошибиться с выбором места размещения лунной базы, и, скажем, «копнуть» там, где есть наибольшая вероятность найти «главное сокровище» – воду, а ее запасы достаточно велики. Ведь ресурсы Луны – и отложения водяного льда, и различные полезные ископаемые – залегают не повсеместно, а лишь в отдельных локальных областях. Наибольшие запасы воды обнаружены, как я уже говорил, в районе южного полюса, но и там они распределены крайне неравномерно, и естественно, что перед тем, как создавать лунную базу, надо провести самые тщательные предварительные исследования, чтобы потом, что называется, не хвататься за голову, сожалея об ошибке.

Именно такой стратегии, с опорой на автоматы-роботы, подчинена упомянутая мною программа ИКИ-ГЕОХИ. В 2018 году она была доложена на совместном заседании Научно-технического совета Роскосмоса и Совета по космосу РАН и получила одобрение их совместным решением. Программа включает серию автоматических космических аппаратов и предусматривает ее дальнейшее развитие с использованием многоцелевых луноходов, снабженных инструментами для бурения и каротажа на глубину, по крайней мере, 15 метров, то есть на весь верхний слой вещества поверхности – реголита.

У американцев другая стратегия, они с самого начала делают основной упор при создании лунной базы на пилотируемые экспедиции, ставя главные задачи перед экипажами астронавтов. Первый в XXI веке пилотируемый полет американцев на Луну запланирован на 2025 год. Роскосмос объявил, что высадка российского космонавта на Луну должна произойти в самом начале 2030-х гг., и наша программа с предварительным широким использованием автоматических аппаратов-роботов на это нацелена. Однако в свете новых тенденций Роскосмоса о сокращении сроков начала нашей лунной пилотируемой программы, реализация программы создания и запуска автоматов становится проблематичной. Пока сохраняются ранее утвержденные планы запуска «Луны-25», лунного спутника «Луна-26» для съемки поверхности Луны с орбиты и астрофизических исследований, и комплекса «Луна-27», состоящего из орбитального и посадочного аппаратов, с очень хорошей многоцелевой научной программой, включая бурение на глубину около 2 м. Надеемся, что это состоится.

Получается, что после «Луны-27» у нас в исследованиях Луны автоматическими аппаратами ничего не будет?

Я не могу ответить сегодня на этот вопрос. Ситуация может измениться так, что произойдет, например, возврат к программе ИКИ-ГЕОХИ. Не надо думать, что с возвратом на Луну, началом ее освоения все будет происходить очень быстро. Ведь надо, кроме всего прочего, учитывать, что освоение любого нового пространства, – это необозримая по своей многоплановости и сложности задача. Луна – далеко не рай и находиться там непросто. Это и повышенная радиация, и частицы лунной пыли с острыми кромками, создающие агрессивную среду, которая может нанести вред не только технике, но и здоровью людей. Вопросам безопасности при освоении Луны уделяется большое внимание в нашей программе. В ней предусматривается также разработка и доставка на Луну различных строительных механизмов для развертывания будущей базы, управляемых дистанционно с Земли. Вполне вероятно, что, наподобие древнего человека, первыми жилищами на Луне станут пещеры, обеспечивающие защиту от радиации. Одним словом, придется зарываться в грунт. Делать все это могут автоматы, а человек подключится на следующих этапах.

Как участвует ГЕОХИ в тех полетах на Луну, которые уже включены в Федеральную космическую программу России?

На орбитальной «Луне-26» будет стоять наш прибор «Метеор-Л» – детектор космической пыли, который позволит изучать частицы метеорного происхождения в окололунном пространстве. Этот прибор определяет плотность метеорного вещества по числу соударений частиц на соответствующих датчиках. Он уже летал на многих космических аппаратах.

На посадочном аппарате «Луна-27» будет установлен наш прибор «Термо-Л», предназначенный для исследований теплофизических свойств лунного грунта. Этот прибор также создается в одной из наших лабораторий по методике, предложенной мною ранее и реализованной в приборе «ТермоФоб» для измерений тепловых свойств поверхностных пород на спутнике Марса – Фобосе, которые мы предполагали провести в 2013 г. на космическом аппарате «Фобос-Грунт». Но тот проект, к огромному сожалению, оказался неудачным, хотя в него было вложено много сил. Прибор «Термо-Л», позволит определить теплопроводность и теплоемкость грунта и одновременно измерить тепловой поток из недр Луны. Температура на поверхности Луны в зависимости от времени суток изменяется от минус 120 до плюс 150 градусов, но в ее центре с высокой вероятностью сохранилось жидкое ядро с температурой порядка 1200 градусов. Тепло от него, вместе с теплом от распада долгоживущих радионуклидов в лунных породах, и создает тепловой поток у поверхности, хотя его величина мала и требует очень тонких измерений в скважине, образуемой при бурении. Наибольшая сложность состоит в том, чтобы обеспечить надежный контакт датчиков с невозмущенным образцом породы – реголитом, избавиться от внешних электромагнитных помех, и, наконец, от тепловых мостов, возникающих в местах соприкосновения прибора с самим посадочным аппаратом, нагреваемым работающей в нем аппаратурой.

Не менее сложная проблема связана с обработкой данных измерений. Здесь мне помогает опыт работы в Институте прикладной математики РАН, где я смог приобщиться к так называемым некорректным обратным задачам, методы решения которых были созданы нашим выдающимся математиком Андреем Николаевичем Тихоновым. К ним относится и обработка результатов прибора «Термо-Л»: по измеренным параметрам излучения восстановить теплофизические свойства слагающей поверхностной породы.

Михаил Яковлевич, за долгие годы своей научной карьеры вы занимались не только Луной, но и Венерой, Марсом, другими планетами Солнечной системы, а теперь активно изучаете и экзопланеты – планеты у других звезд. Почему у вас возник особый интерес к этой теме?

Начну с того, что я благодарен судьбе за возможность на протяжении прожитой жизни узнать много нового в науке, прежде всего в астрофизике, в изучении планет Солнечной системы, чему отдана практически вся жизнь. Это большое счастье. И одно из самых потрясающих и значимых событий, которое произошло на моем веку, – это открытие экзопланет.

То, что у других звезд, как и у Солнца, тоже должны быть планеты, предполагалось давно, но до недавнего времени не было инструментальных возможностей их обнаружить. Первые экзопланеты были открыты лишь в 1990-х годах. Сначала наблюдались только так называемые горячие суперюпитеры – огромные тела, превышающие по размерам наш Юпитер и расположенные настолько близко к родительской звезде, что нагреваются до температуры почти 2000 градусов. Если у Юпитера период обращения вокруг Солнца составляет 5 лет, то некоторые сверхгиганты обращаются вокруг своих звезд за считанные дни, то есть расстояния от них до звезд – совершенно ничтожные, отсюда и высокая температура.

Исторически первым в исследовании экзопланет был метод радиальных скоростей, или доплеровской спектроскопии, с помощью которого два швейцарца Дидье Кело и Мишель Майор в1995 году открыли первый горячий суперюпитер. За это открытие они получили в 2019 году Нобелевскую премию. Этот метод основывается на обнаружении смещения положения звезды под воздействием достаточно массивного тела. Но вслед за тем наиболее эффективным стал другой метод – метод покрытия планетой родительской звезды, когда планета проходит по ее диску, изменяя блеск звезды. Современные технологии позволили создать прецизионные фотометрические приемники излучения: удается измерять изменения блеска звезды всего на сотые доли процента и обнаруживать даже небольшие планеты размером с Землю. И вот оказалось, что горячих юпитеров в системах экзопланет не так уж и много, как думали вначале – просто это было вызвано предельными возможностями метода радиальных скоростей. Такое ограничение в астрономии называют наблюдательной селекцией. На самом же деле в системах экзопланет преобладают планеты среднего размера, названные сверхземлями и миниюпитерами.

Это очень интересно, но что дает изучение экзопланет?

Их изучение позволяет нам лучше осознать то место, которое мы на своей планете занимаем во Вселенной, то, как планеты рождаются, как они эволюционируют, как и почему на них возникают те или иные природные условия. Наверное, у человечества, у нашего отечества есть другие, более важные задачи, но, как сказал в свое время наш выдающийся астрофизик Иосиф Самуилович Шкловский, если мы считаем себя цивилизованной нацией, то нам необходимо заниматься фундаментальной наукой. Это в полной мере относится к наукам о планетах.

Изучение экзопланет можно рассматривать с разных точек зрения. Я бы выделил пять аспектов. Первое – какие типы экзопланет существуют и насколько они отличаются от планет Солнечной системы. Второе – как эти планеты сохраняют устойчивость своих орбит, особенно в системах двойных звезд. Ведь большинство звезд, по крайней мере, в нашей Галактике, двойные, а не одинарные, как Солнце, и есть планеты, которые вращаются вокруг одной из двух звезд, а есть – которые вращаются вокруг обеих, поэтому вопрос стабильности таких орбит исключительно интересен. Создаются модели, которые показывают чисто математически, при каких условиях это возможно.

Третье – какие природные условия существуют на планетах у других звезд, как и почему они возникают, какие факторы являются критическими для их существования. Четвертое – как вообще рождаются планетные системы у звезд разного типа, или, как говорят астрономы, звезд разного спектрального класса. Это актуальный раздел астрофизики – звездно-планетная космогония, которой я занимаюсь уже много десятилетий. Истоки этой науки восходят еще к Канту– Лапласу, вопросами происхождения Солнечной системы много занимался в свое время Отто Юльевич Шмидт. Со мной работали ученики его учеников. Открытие экзопланет позволило нам очень сильно продвинуться в понимании этих проблем, начиная от момента рождения звезды и окружающего ее протопланетного диска, до образования в нем первичных твердых тел, из которых по мере их укрупнения и взаимодействия формируются протопланетные тела –зародыши планет, а затем и сами планеты.

Если бы у нас с вами не было возможности изучать все разнообразие экзопланет, мы не смогли бы понять, как возникла наша Солнечная система, почему она отличается от других систем экзопланет. Уже по одной этой причине открытие экзопланет и их изучение нужно рассматривать как одно из крупнейших достижений астрофизики XXI столетия.

И, наконец, пятое, самое, может быть, интересное: есть ли среди огромного множества экзопланет похожие на Землю по своим природным условиям, так чтобы можно было ожидать найти на них признаки жизни или даже обитаемости?

А сколько вообще экзопланет есть во Вселенной?

Мы сейчас знаем, что планеты есть, по крайней мере, у 30 % звезд в нашей Галактике и, наверное, в других галактиках то же самое. Более того, как правило, это не одна планета, а планетные системы. В Солнечной системе 8 планет, хотя не исключено, что могут быть очень далекие планеты на периферии нашей планетной системы. Оценку числа экзопланет легко получить, исходя из числа галактик и звезд во Вселенной. Галактик больше триллиона, в каждой несколько миллиардов звезд, то есть всего примерно 10²² звезд! И если даже только у трети есть планеты, а точнее планетные системы, то получаем что их количество во Вселенной примерно такое же, как звезд. Колоссальная цифра!

На сегодня открыто около 5000 экзопланет. Из них примерно 3500 входят в планетные системы. Обнаружена, например, система TRAPPIST-1, в которой 7 планет, из них 3 – землеподобные, то есть близкие к Земле по своим размерам и массе, а две из них находятся в благоприятной климатической зоне, где температура позволяет возникнуть жизни. Вновь обратимся для сравнения к Солнечной системе. В самых подходящих для жизни условиях находится Земля, а вот Венера, расположенная всего на 30 млн км ближе к Солнцу (расстояние, ничтожное по космическим масштабам!) по своим климатическим условиям – это настоящий ад с температурой у поверхности почти 500 градусов и давлением в 90 атмосфер. О возникновении жизни в таких условиях вряд ли можно говорить. Марс находится в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля, средняя температура на его поверхности примерно минус 50 градусов с большими колебаниями, вплоть до плюсовой. К тому же есть геологические свидетельства того, что в своей ранней истории Марс был другим, с более теплым климатом. Поэтому на нем могла возникнуть примитивная жизнь и вполне вероятно, что она сохранилась в той или иной форме, скорее всего можно надеяться найти там палеожизнь. Как видим, Земле повезло попасть в такую нишу, где средняя температура оказалась на уровне фазового перехода воды. Подобные условия могут существовать в окрестности других звезд и некоторые из землеподобных планет в нее действительно попадают, хотя такие ситуации встречаются не часто. Тем не менее некоторые энтузиасты делают отсюда вывод о множественности не только очагов жизни, но и высокоразвитых цивилизаций во Вселенной. К сожалению, это не так.

Вы имеете в виду парадокс Ферми об отсутствии видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной за миллиарды лет ее развития? По этому вопросу много споров, а как вы объясняете этот феномен?

Это то, что составляет проблему SETI (Search for Extraterrestrial Intelligence – поиск внеземных цивилизаций), включая исследование возможностей установления с ними связи, общения. Мне этой проблемой доводилось заниматься вместе с нашими замечательными астрофизиками Иосифом Самуиловичем Шкловским, Всеволодом Сергеевичем Троицким и, конечно, с недавно ушедшим от нас Николаем Семеновичем Кардашевым, настоящим энтузиастом SETI, с которым мы много лет дружили. Проблема сама по себе несравненно сложнее, чем о ней иногда думают. Давайте сделаем некоторые простые оценки, воспользовавшись известной формулой Дрейка для подсчета возможного числа технологически развитых цивилизаций, то есть таких, которые могут дать знать о себе, послав кодированный сигнал в космическое пространство. Пока ничего подобного мы не обнаружили, несмотря на многолетние усилия.

Так вот, об оценках. Изначально оптимизм внушает колоссальное число планет во Вселенной – 10²². Пусть из этого числа лишь небольшое число, скажем, 0,001 %, являются землеподобными, а из них примерно столь же малая доля попадает в благоприятную климатическую зону. Все равно мы с вами получаем около триллиона планет, на которых, казалось бы, могла быть жизнь. Но здесь мы сталкиваемся с тайной возникновения жизни. Мы не знаем какова вероятность ее появления даже в подходящих климатических условиях и с учетом механизма панспермии, при этом абстрагируясь от катастрофических астрономических событий, подобных взрыву соседних сверхновых или выпадению на планеты крупных астероидов и ряда других факторов. Поэтому оценка такой вероятности еще гораздо менее определенная, чем предыдущие. Но возьмем очередным сомножителем в формуле Дрейка те же тысячные доли процента и от триллиона уйдем на миллион планет, на которых могла бы возникнуть и развиться жизнь. А дальше еще сложнее – как возникшие примитивные формы жизни эволюционируют до состояния высокоразвитых организмов вплоть до человека разумного или его аналога, подобно тому, как это происходило за миллиарды лет на Земле, и какая доля из этих планет становится очагом разума, высокоразвитой цивилизацией, чтобы можно было с нею установить контакт? Вновь вводя примерно аналогичный сомножитель, получаем менее тысячи таких планет во Вселенной.

А на каком расстоянии их можно увидеть? На каком расстоянии следы деятельность нашей цивилизации при ее нынешнем развитии может засечь другая такая же цивилизация?

Практически на любом расстоянии, с которого можно обнаружить наше Солнце. Солнце – рядовая звезда, звездная величина (яркость) которой зависит от расстояния до наблюдателя. Максимальная энергия солнечного излучения при температуре фотосферы примерно 6000 К приходится на видимый диапазон электромагнитного спектра (желтую и зеленую линии), что определяется классическим законом Планка. С переходом в более длинноволновую область, к диапазону радиоволн, энергия солнечного излучения резко падает, и в планковской кривой наблюдается очень крутой спад. Для внешнего наблюдателя зарегистрировать радиоизлучение Солнца на больших расстояниях практически невозможно. Но наблюдатель неожиданно для себя обнаружил бы на планковской кривой пик излучения в радиодиапазоне. Оно искусственного происхождения, его создает человечество на Земле. Мы с вами погружены в море электромагнитного излучения в диапазоне радиоволн, в котором работают наши гаджеты, телевизионные и радиостанции, радары и многое другое, и для внешнего наблюдателя это создает всплеск излучения, который обязан своим происхождением не звезде, а цивилизации на одной из ее планет.

Так почему же, по-вашему, мы не видим хотя бы одну из 1000 цивилизаций, которые удалось насчитать по формуле Дрейка?

Когда-то Шкловский в шутку заметил, что если бы инопланетяне наблюдали Солнечную систему, то они немедленно догадались бы, что в окрестности Солнца есть цивилизация. Более того, если они достаточно развиты, то смогли бы смотреть наши телевизионные передачи, но после знакомства с их содержанием у них отпало бы всякое желание с нами общаться.

А если серьезно, то здесь мы приходим к очень интересному заключению, которое в виде еще одного сомножителя входит в формулу Дрейка, – время существования цивилизации. В качестве технологически развитой цивилизации мы существуем, грубо говоря, от момента изобретения радио, то есть всего немногим более ста лет, что на фоне миллиардов лет возраста Вселенной и даже Земли просто миг. А сколько наша цивилизация еще может просуществовать? 100, 1000, 10 000 лет?

Человечество, достигнув достаточно высокого уровня развития, познав многие тайны природы и овладев совершенными технологиями, включая ядерную энергию, полеты в космос, расшифровку генома и многое другое, уже столкнулось с такими глобальными проблемами, как истощение ресурсов, ухудшение экологии, потепление климата, но самое главное – это социально-экономические проблемы, обострившиеся политические амбиции и противоречия. Выживет ли наша цивилизация в таких условиях или вновь, как это уже было в начале 1960-х гг., поставит себя на грань самоуничтожения? От этого напрямую зависит и перспектива установления связи с внеземными цивилизациями. Хотелось бы быть оптимистом, но я здесь, скорее, пессимист, в чем меня убеждает следующая простая аналогия.

В предисловии к русскому переводу замечательной книги моих американских коллег Д. Голдсмита и Т. Оуэна «Поиски жизни во Вселенной», опубликованной в середине 1980-х гг., я написал, что возникновение и гибель цивилизаций подобны пузырям на луже во время сильного дождя. Один пузырь вздулся (одна цивилизация достигла высокого уровня и способности межзвездного общения), а другой соседний лопнул (другая цивилизация погибла из-за внутренних противоречий и соответственно, ограниченного времени своего существования), и обменяться сигналами они попросту не успевают.

Если уж мы заговорили о политике, то что вы думаете о том состоянии, в котором сейчас находится Российская академия наук?

В 2013 году появился пресловутый 253 закон, который, по существу, разрушил академию с ее вековыми традициями, лишил ее институтов и практически возможности заниматься научными исследованиями. Уму непостижимо, но тем не менее это произошло. Думаю, что при наличии политической воли вернуть академии статус ведущей научной организации страны, а не рядового бюджетного учреждения науки, вполне реально. В пользу этого решения можно привести много доводов, но я выделю лишь один, возможно, с точки зрения будущего, самый главный: это будет правильно воспринято поколениями молодых исследователей, которые идут за нами, как подтверждение, что государство и общество действительно заинтересованы в развитии науки, повышении ее социального статуса. Это воспрепятствует утечке мозгов и будет способствовать развитию научных школ, которыми всегда гордилась наша страна. Академическая структура, которая 300 лет существовала в России со времен Петра Великого, – это та система научной деятельности, которая свойственна нам исторически. Не надо пытаться слепо следовать тем форматам, которые существуют на Западе, они нам чужды и контрпродуктивны. Именно отечественная система организации науки и образования обеспечила те прорывы и выдающиеся достижения в науке и технике, которыми мы по праву гордимся.

Беседовал Леонид Ситник, редакция сайта РАН