Академик-секретарь Отделения физических наук РАН, научный руководитель Института общей физики им. А.М. Прохорова РАН Иван Александрович Щербаков рассказал о работе Отделения и проблемах, с которыми приходится сталкиваться современной науке.

Расскажите, какие задачи сегодня стоят перед Отделением физических наук РАН и как они решаются в нынешних условиях?

Сейчас одно из самых важных направлений деятельности Академии наук – проведение экспертиз, чем мы и занимаемся, хотя, может быть, не всегда это делается правильно, потому что очень много приходится заниматься какими-то мелкими темами, по которым не нужна экспертиза такого высокого научного уровня.

Можете привести пример действительно значимой экспертизы?

Пример значимой и важной экспертизы, которую мы провели совсем недавно, – это работа в рамках государственной программы поддержки университетов «Приоритет-2030». Летом Минобрнауки объявило о конкурсе на распределение 100 грантов суммой по 100 млн рублей среди вузов. На конкурс была подана 191 заявка. А осенью, кроме этих базовых грантов, был объявлен дополнительный конкурс на 18 грантов по направлению «Исследовательское лидерство» и 28 грантов по направлению «Территориальное или отраслевое лидерство», по которым можно было получить до 1 млрд рублей. На них претендовали 54 вуза. Отбор было поручено провести экспертам РАН и, в том числе, экспертам Отделения. Причем, в данном случае речь шла не о том, чтобы одобрить какое-то количество участников и предоставить дальнейший выбор министерству. Экспертным советом РАН было выбрано ровно 100 университетов, список которых был передан в министерство в алфавитном порядке.

В министерстве, по какому-то своему, неведомому нам алгоритму убрали из этого списка 21 организацию, а вместо них включили другие вузы, причем даже те, в отношении которых у нас были достаточно низкие оценки. В итоге их получилось 106. Также получилось и с отбором университетов на дополнительные гранты. Какие-то вузы из нашего списка были удалены, а включены другие, без объяснений причин. Совпадение выбора академии и министерства составило примерно 70%.

А можно привести примеры мелких экспертиз, которыми тоже приходится заниматься?

У меня на столе целая пачка таких экспертиз. Отваливается рука их подписывать. Вот, например, такая тема: «Соответствует ли современным научным представлениям утверждение о том, что наблюдаемая в природе шаровая молния имеет структуру с равными по абсолютной величине заряда вращающимися элементами, сферическим ядром с отрицательным зарядом и окружающей его наружной сферической оболочкой с избыточным положительным зарядом».

Или вот еще пример: «Возможно ли взрывное повышение давления воды в герметичном заполненном водой объеме при воздействии лазером на тепловыделяющий элемент, помещенный в центр данного объема». А вот совсем уж странный запрос: «Существует ли информационное воздействие на биологический объект СВЧ-излучения нетепловой интенсивности». И все это присылается в Академию наук на экспертизу. Вот такая дисперсия как значимости проектов, так и степени их финансирования. Всего в течение года через Отделение проходит более тысячи объектов экспертизы.

Чем еще занимается Отделение?

Число задач, стоящих перед Отделением, достаточно велико – это и проведение научных сессий, и подготовка аналитических материалов по направлению физических наук, и организация выборов в члены РАН и много других научно-организационных вопросов. Например, за РАН закреплено научно-методическое руководство научными организациями, причем мы должны осуществлять научно-методическое руководство практически всеми научными организациями страны, включая университеты, но что под этим подразумевается, пока не очень ясно.

При этом в соответствии с Постановлениями Правительства №521 от 5.06.2021 и №1652 от 24.12.2018 в отношении ряда организаций Российской академией наук осуществляются отдельные полномочия, заключающиеся в участии РАН в формировании директорского корпуса. Все это – бывшие институты РАН, позже перешедшие под управление ФАНО России, а в настоящее время, наряду с вузами, являющиеся подведомственными учреждениями Минобрнауки России. Некоторые из этих организаций в настоящее время – многопрофильные научные центры, в состав которых в результате реорганизации вошли институты физического профиля. Под научно-методическим руководством Отделения физических наук РАН находится 44 таких организаций. Руководство частью из них осуществляется совместно с другими тематическими и/или региональными отделениями.

Как именно РАН участвует в выборах директоров институтов?

Процедура такова: Министерство объявляет выборы, после чего ученые советы институтов путем закрытого голосования определяют, как минимум, двух кандидатов на пост директора. Кроме того, кандидатуры могут быть выдвинуты бюро Отделения РАН, группой, состоящей из не менее трех членов РАН, президиумом Совета при Президенте Российской Федерации по науке и образованию, а также Минобрнауки России, но такие случаи крайне редки.

Поступившие материалы на кандидатов министерство передает в РАН, а именно в Кадровую комиссию Академии, в которой я являюсь председателем. Комиссия делает запрос по каждой кандидатуре в те отделения РАН, которые осуществляют научно-методическое руководство данной организацией. Результаты по согласованию рассматриваются и голосуются в комиссии, передаются на утверждение в Президиум РАН и затем возвращаются в министерство. Из министерства список кандидатов представляется комиссии при Президенте Российской Федерации, в которую я тоже вхожу. Там принимается решение открытым голосованием о поддержке представленных кандидатур комиссией, после чего поддержанные кандидатуры направляются в организации для проведения тайного голосования всеми сотрудниками.

Результаты голосования направляются в министерство. Кандидатура избранного претендента должна быть утверждена полномочным представителем Президента России по региону. После этого министерство издает соответствующий приказ, и избранный таким образом директор может приступать к работе.

Не слишком ли сложная процедура?

Раньше выборы осуществлялись очень просто и эффективно. Я был директором 20 лет, а выбирали меня на ученом совете института. На ученый совет пришел академик-секретарь отделения, тогда это был Леонид Вениаминович Келдыш, было проведено закрытое голосование. Причем ученым советом могло быть выдвинуто и несколько претендентов. Потом эти кандидатуры обсуждались на общем собрании отделения и голосовались. После этого решение отделения шло на Президиум РАН. Вся процедура занимала месяц, максимум два. А сейчас она занимает полгода или даже больше, а результат получается не всегда адекватный.

Почему результат не всегда адекватный?

Дело в том, что по закону в выборах обязательно должны принимать участие не менее двух человек. Вот это, по-моему, совершенно неправильная позиция, то есть претендентов может быть и два, и десять, но если после прохождения процедуры остается только один кандидат, то выборы признаются не состоявшимися. В результате ситуация часто складывается такая: был директором академик, признанный лидер в институте, он по возрасту ушел, а на смену ему пришли не менее двух кандидатов: за одного проголосовало 51 %, а за второго – 49 %. Директора выбрали, а в институте создалась напряженная обстановка. И это достаточно частый случай, заканчивающийся иногда и судами. Особенно остро эта проблема стоит в Федеральных исследовательских центрах, в которые входят несколько организаций, различных по своему роду деятельности.

Какие еще проблемы мешают работе?

Большой проблемой является то, что происходит удушение отечественной научной литературы. Сейчас институтам навязан так называемый «комплексный балл публикационной результативности» (КБПР), который, как предполагается, должен характеризовать результативность научной деятельности организации и от которого зависят заработки научных сотрудников. При этом зачастую публикация в отечественном журнале оценивается в 16 раз ниже, чем в зарубежном!

Сейчас журналы делят на так называемые квартили – категории, которые определяют по библиометрическим показателям в зарубежной базе данных Web of Science. Таких категорий четыре: Q1 – высшая, а Q4 – низшая. Так вот у нас до последнего времени был всего один российский журнал категории Q1 и несколько Q2. У нашей молодежи уже закрепилось пренебрежение к нашим журналам: зачем мне в них печататься, их никто не читает.

А раньше наши журналы пользовались авторитетом в мире?

В конце 70-х годов мне довелось работать в Южно-Калифорнийском университете в Лос-Анжелесе. В рамках этой командировки удалось посетить достаточно большое число американских университетов. Во всех библиотеках этих университетов присутствовали наши отечественные журналы: ЖЭТФ, ФТТ, «Оптика и спектроскопия», «Квантовая электроника», ДАН. Они по своей востребованности и популярности не уступали зарубежным изданиям. В 90-е годы и позже мне тоже доводилось бывать в американских университетах. К сожалению, обнаружить перечисленные выше журналы мне уже не удалось.

Существует такое понятие, как импакт-фактор журнала. Импакт-фактор меньше единицы свидетельствует о низкой популярности журнала. У нас всего 12 физических журналов, если я не ошибаюсь, где импакт-фактор больше единицы.

Быть может, наши журналы действительно стали хуже?

Мне в 2016 году как главному редактору «по наследству» достался журнал «Физика волновых явлений». Он издается на английском языке в Америке, но это наше издание, Институт общей физики является его учредителем. Когда я стал главным редактором, его импакт-фактор был 0,4, и мы за эти годы добились, чтобы он стал больше единицы. Усилий для этого пришлось приложить много, но все они основаны лишь на личностных отношениях, выражающихся в просьбах публиковаться именно в нашем журнале. Единомышленники понимают, что престиж журнала дороже сиюминутных заработков. Это, на мой взгляд, тот случай, когда наши ученые должны проявлять чувство истинного, а не показного патриотизма. Надеемся, что на следующий год журнал из квартиля Q4 перейдет в Q3. К сожалению, большое количество отечественных журналов вообще в указанные квартили не входят.

Но, возможно, это отражает какую-то объективную значимость журналов?

Вхождение в квартили присваиваются по количеству ссылок на опубликованные в журнале статьи, и это уже настолько приелось, что завелись компании, которые предлагают поднять рейтинг за деньги. Все это принимает уродливые формы: давай я на тебя сошлюсь, а ты на меня. Дошло до того, что некоторые члены редколлегий говорят, что если в статье не будет нужных ссылок, то статью печатать не станем, а публикации иногда бывают необходимы к определенному времени для отчета по грантам или госзаданию.

Сегодня не только журналы, но и ученых оценивают по наукометрическим индексам…

Сейчас у нас каждый ученый при участии в различного вида конкурсах оценивается, в частности, по так называемому индексу Хирша. К примеру, если у меня индекс Хирша 30, то это значит, что у меня 30 статей, на которые сослались больше 30 раз. Я еще понимаю, если считается количество ссылок, а это вообще какой-то странный индекс. Несколько лет назад я попросил собрать по нашему отделению всю эту нумерологию, и выяснилось, что у нас все наши академики – члены бюро имеют индекс Хирша больше 20 и больше 1000 ссылок на свои работы, за исключением двоих, но эти двое – Герои Социалистического Труда! Это Андрей Викторович Гапонов-Грехов, основатель Института прикладной физики в Нижнем Новгороде, основатель новых важнейших направлений физики, и Юрий Алексеевич Трутнев, один из основных разработчиков водородной бомбы. По сегодняшним правилам они по конкурсу не прошли бы даже на должность старшего научного сотрудника. Ну не дикость ли это? Когда нумерологические показатели высокие – это хорошо, но если они низкие – это ни о чем не говорит. Творчество оцифровать невозможно, а тем более недопустимо возводить наукометрию в абсолют. Об этом много говорится на различных уровнях, но, к сожалению, ничего не делается.

Беседовал Леонид Ситник, редакция сайта РАН